Неисправимый…
…В тот год на скромную по Аляскинским масштабам речку Йентну я попал, собственно говоря, случайно. Просто дождливые и холодные северные погоды распоясались во все стороны, так что привычный июньский ход чавычи в крупных реках штата под номером 49 задержался как минимум на три недели. Но в итоге я не пожалел, что очутился на этой речушке.
Йентна (Yentna River) по местным меркам просто фитюлька – стомильный серо-зеленый шнурок, берущий начало с массивных ледников у подножья горы Денали (Denali, до 2015 года она называлась гора Мак-Кинли, Mount McKinley), шестикилометровой красавицы, высшей точки Северной Америки.
В конце своего пути Йентна вливается уже в более широкую Суситну (Susitna River), примерно в 25 километрах от впадения старшей сестры в залив Кука (Cook Inlet, он же - Кенайский залив) на Тихом океане.
Вдоль этой самой Йентны более ста лет назад пролегала известная зимняя почтовая дорога для собачьих упряжек. Именно по ней в 1925 году доставляли противодифтерийную вакцину из Анкориджа (Anchorage) больным детям в погибающий от инфекции Ном (Nome).
Собачье-санная лыжня проходит здесь и ныне, только уже в виде всемирно известной спортивной трассы для многодневной от (от 8 до 15 дней) гонки на собачьих упряжках «Идитарод» (Iditarod Race). Ежегодно команды, каждая включает в себя каюра и 16 собак (по крайней мере шесть из которых должны присутствовать до финиша) проезжают 1868 км от Уиллоу (Willow) до Нома.
По каким-то неясным природным хитросплетениям чавыча прёт в Йентну с завидным постоянством в самом начале летнего сезона. И, что чрезвычайно важно, рыба регулярно показывает из воды собственные мордасы, т.е. активно, подобно сёмге на Кольском полуострове, обозначает присутствие в пестрой рекреационной картине. Ведь рыбалка «на догляд» во все времена считалась наиболее азартной и привлекательной со спортивной точки зрения. А если не поймал – сам дурак!
Вот почему мы и оказались в гостях у Боба Джонсона (Bob Johnson), здоровенного седовласого и немного кургузого ковбоя – конечно, по рыбной части. Вместе с женой, добродушной коротышкой Биверли (Beverly), он принимает гостей в своеобразном, как бы у нас сказали, «Шанхае» – трех древних и очень разновеликих бревенчатых избушках, стоящих прямо на берегу реки, а рядом еще с десяток убогих сараюшек, примостившихся вдоль леса. Но официально называется это всё громко – «туристическо-рыболовный лагерь».
Впрочем, и тёмно-коричневые деревянные строения, одному из которых вроде уже перевалило за 70 лет, и подручный инвентарь, да и все программы местного гостеприимства никак не укладываются в современные кондуиты и реверансы рыболовно-туристического спектакля для богатеньких Буратин. Где обычно в картине присутствуют молодые гиды, окружающие румяного и пахнущего французским парфюмом шефа в белом кителе и с холодным шампанским в руках. А у Джонсонов очень своеобразная рыбалка – без гидов!
Логово Боба и Биверли расположено вроде как и недалеко от главного города Аляски - Анкориджа, каких-то 120 км. Но напрямки оттуда попасть в Йентну можно лишь зимой, на снегоходе или на собаках, а вот летом - кратчайший путь только по воздуху, на гидросамолете. Со стороны же океана к ним можно пробраться на катере.
Пухленькая вчерашняя блондинка Биверли едва поспевает нарезать бутерброды с майонезом поверх индюшиного мяса и тонюсенького помидорного ломтика. Ибо на базе объединяет в одном лице пять – шесть руководящих функций, вдобавок ко всему фасонно заполняя рабочий день частыми перекурами с задумчивым взором в светлую даль капиталистического будущего.
Тебе выдают снасти, потом сажают в громадных размеров, что в длину, что в ширину, покоцаное годами верной службы алюминиевое корыто. На транце которого не один десяток лет живёт малосильный двухтактный движок. Боб лично сталкивает лодку в течение, машет с берега ручкой – мол, далее разбирайся с рыбой, временем, мотором и комарами как заблагорассудится. Вот именно такая рыбалка тут и называется «self guide» (сам себе гид). Правда, если будет настроение, старина Боб попрётся в ясные дали вместе с клиентом. В противном же случае – извините: значит, виски с содовой и сигаретный дым Биверли нынче для рыбного ковбоя важнее.
«На Боба последние три года постоянно инспектора наезжают, то по охотничьей, то по рыболовной части, – сообщил мне в наушники на подлёте к базе Марк Мадура, пожилой пилот, он же владелец тарахтящего восьмиместного «Бивера» с одним пропеллером (мы в тот момент упорно продирался сквозь туман вдоль склонов заснеженных гор). - Никак дед не может совладать с правилами, исходящими из чиновничьих кабинетов».
Живут Джонсоны на реке безвылазно уже лет сорок и до сих пор заготавливают впрок и мясо, и рыбу. А в последнее время на Йентне запретили ловить чавычу на живую икру. Нельзя также рыбачить с полуночи до шести утра. По мнению Боба, подобные запреты – бред сумасшедшего!
К тому же Джонсон уже много лет подряд вываливает остатки пищи и рыбий сбой всегда в одно и то же место, прямо посреди мелководной старицы. По всем охотничьим канонам данная процедура называется привадой. А охотиться таким макаром на медведя на Аляске теперь строжайше запрещено. Усугубляется это тем, что Джонсоновская пищевая помойка прекрасно просматривается из кухонного окна, в форточку которого по случаю и без оного иногда выглядывает то «Ремингтон», то «Винчестер» девятого калибра…
В общем, согласиться с упомянутыми выше нововведениями Боб не желает. Потому-то и прилипла к нему кличка «старый Йетнинский поучер», по-нашему poacher значит - браконьер. Так что, на подначки хоть иди – хоть не иди, а дед всегда вывернется, но вот иноземного пришельца-инспектора обязательно «оприходуют» потом... Самолет резко пошёл на посадку и окончание фразы Марка из-за треска двигателя я так и не разобрал.
Как и положено человеку с серьезной и завораживающей ум случайного встречного репутацией, Боб Джонсон пьёт исключительно бочковой ром «Капитан Морган» из толстостенной стеклянной полулитровой банки с завинчивающейся крышкой. Некрашеные бревенчатые стены гостиной комнаты в центральной избе увешаны охотничьими трофеями и старыми ружьями разных калибров. В основном это нарезняки, о чём говорят не только диаметры стволов, но и многочисленные патроны, в беспорядке наваленные на небольшом столике под «пищалями». На любой вкус - бери и стреляй на здоровье, Боб разрешает!
Я ночую под шкурой некрупного чёрного медведя в здорово перекошенной в левую сторону избушке, явно построенной в сороковых годах прошлого столетия. Она чуть побольше известного мне Понойского зимовья в районе Лебяжки, где примерно в те же сороковые годы скрывался от большевиков непокорный лопарь Якк Куро.
В старинном аляскинском «отеле» постоянно курятся зеленые пиретрумные спиральки от комаров, хотя внутри строения, на четыре венца врытого в землю, достаточно холодно. Но в целом - уютно, впрочем, как и во всех остальных жилых помещениях так называемой главной усадьбы четы Джонсонов. У них есть еще небольшой домишко в Анкоридже, где теперь супруги коротают несколько зимних месяцев.
Катушки и спиннинги у Боба под стать хозяину – пока еще скрежещут. Но есть некое подспудное ощущение, что поднажми немного - и никакая литоловая смазка не поможет ни подшипникам, ни шпулям избежать встречи с пронырливыми агентами из вторсырья. Все рабочие блёсны Боба хранятся в здоровенной хозяйской коробке и на 98% состоят из «вертушек» MEPPS 5-го и 6-го номеров ярко-красного или ядовито-зелёного мотивов. Якоря там будьте-нате! То есть, если при неаккуратном забросе случайно приложишь товарища по виску или макушке – не быть добру.
Сам Боб, как и следовало ожидать из моего вчерашнего воздушного диалога с опытным аляскинским буш-пилотом, рыбалит чавычу исключительно на поплавочную удочку и живую лососёвую икру. Криво усмехаясь и хитро прищурив глаза в сторону заоблачных, нежно-розоватых от закатного июньского солнца снежных склонов горы Денали (Мак-Кинли). Плевать он хотел на все правила спортивного рыболовства. Это большая редкость для американцев, вовлеченных в туристическую круговерть.
Естественно, на одну поклевку на безвкусное, хоть и вертящееся железо в моих руках, у деда Джонсона их случается штук двадцать, и попадаются ему не только молодые лососики, но и малиновые с боков микижи, и даже здоровенные, килограмма по полтора жирнющие увальни сиги.
Если глядеть в сторону закуски, то тут еще надо глубоко поразмыслить, кто лучше пройдёт под рюмку водки – лосось или сиг вчерашнего посола! Однако сигов американцы в пищу не употребляют, считая чересчур костлявыми. А солить в нынешние времена у бледнолицих стало почему-то не модно. Одно слово – дикие люди…
Икру на крючке рыба берёт очень нежно, так что почувствовать долгожданный поцелуй без опыта нелегко. Так же, как и успеть со своевременной подсечкой. Но именно такая рыбалка наиболее добычлива. Удилища для «икорной» ловли - медленного строя (slow), их еще в народе зовут «макаронинами». Спецы же по ловле на кол (fast или extra fast) привыкают к «макаронине» очень долго.
Сегодняшние трофеи не превышают пяти – шести килограммов (обычно в этих широтах встречаются «кинги» и за верную «двадцатку»). Прямо в подсачеке мистер Боб сноровисто отоваривает рыбину колотушкой по башке. Лупит мастерски – сразу видно, начальные курсы рыболовных университетов он проходил еще до появления на свет принципа «поймал – отпусти», каковой сегодня применяют и где надо, и где совсем не надо.
В этом году на Йентне попадается очень много серебристых и вертлявых «джеков» (так американцы обзывают годовалых самцов чавычи). С их размерами – не более полутора килограммов и ростом максимум 40 см от рыла до кончика хвоста – им просто неприлично называться королевскими лососями. Хотя мясо у скороспелых самчиков очень вкусное. Джонсоны или морозят рыбу после вакуумной упаковки, либо вместе со специями закручивают в алюминиевые банки - и на выходе получаются один в один профессиональные консервы.
Как я уже отмечал выше, приезжих на базу обеспечивают 7 – 8-метровыми плоскодонными тупоносыми лодками под мелкими моторами, установленными на специальных досках за транцем. С помощью нехитрого блока, шарниров и длинной ручки эта скрипучая конструкция может подниматься вверх – вниз, что очень удобно при манипуляциях на мелководье с маломощными допотопными движками.
Некоторые здешние подвесники, видимо, будут погодки с самим Джонсоном, ну разве что чуть помладше. Например, такие доисторические перлы, как 6-сильный Montgomеry Ward Sea King или «десятка» Kiekhafer, выпускавшаяся на Mercury в 1950 – 52 годах. Все движки у хозяина тайги хотя и с облупленной краской и вмятинами на старомодных колпаках, но в полном рабочем состоянии. То есть бойко пфукают сизоватым дыханием уже на второй рывок стартёра. Четырехтактников же дед на дух не переносит, и верхом технического прогресса для американца, как он считает, по-прежнему является карбюратор.
«Ну что я буду делать в лесу с этими новомодными инжекторами и турбонаддувами? Разве что в кровать уложить молоденький четырехтактник вместо бабки Биверли. Уж больно красивые они нынче стали, – отгоняя берёзовыми веточками крупных летних комаров философствует Боб. – А вот с бывалыми двухтактниками разговор короткий – три разводных ключа да две отвёртки, вот и все брачные танцы. Они меня слушаются...»
Мы неторопливо шагаем вдоль «Шанхая» - сараюшек, дровяников, гаражей, металлических контейнеров и просто землянок, в уличный ряд расположенных метрах в ста от основной базы. Если убрать со сцены и суфлёрской будки английский слог, а с декораций и дорогого занавеса - многочисленные иностранные побрякушки и названия, то без обиняков и подрисовок сразу ощутишь себя на средней руки лодочной стоянке под Приозерском. Правда, без обычного для таких пьес строгого инспектора ГИМС в каждом кадре.
Чего тут только нет – Montgomery Ward 6, Kiekhafer 10, Cabrera 40, Mercury 9.8, Mercury Mark 35A, Evinrude Fisherman 6, Evinrude Spotwin 6, Suzuki 9.9, Johnson 6, Johnson 9.9, Johnson 15, Johnson 25, Honda 7.5, Yamaha jet 35. И все эти великие имена у деда Джонсона гнездятся отнюдь не в одном экземпляре. Просто самый настоящий музей моторов!
«Вот, например, знаешь ли ты, что такое Cabrera? – американец доволен произведенным на заморского гостя впечатлением. – Это ведь «Сузуки» просто-напросто». (Он даже не дал мне подумать, старый чёрт.) «А вот с «морскими королями» (Sea King) от торгового дома «Монтгомери», если поспешишь, то настоящая путаница может выйти.
Мой красавчик сошел с конвейера Mercury, хотя в разные годы для этого заказчика под одним и тем же именем моторы выпускались на заводах Johnson, Evinrude, Thor. Последний, кстати, и был фактически прародителем современного Mercury Marine. Когда в 1939 году молодой инженер из Висконсина Карл Киеkейфер (Carl Kiekhafer) за 25 000 долларов приобрел у Торвальда Хансена (Thorvald Hansen) из Thor небольшой заводик с несколькими сотнями подвесных моторов на остатке, забракованными спецами из «Монтгомери».
Вместо того, чтобы отвезти неожиданно доставшееся штампованное добро в металлолом, Киеkейфер сделал к ним работоспособный карбюратор - и мгновенно получил заказ на новую партию движков. Сперва они выпускались еще под маркой Thor, затем уже под двумя именами - Mongomery Ward и Kiekhafer Mercury, поскольку имя римского бога, покровителя путешественников Меркурия было уже запатентовано в автомобильной промышленности самим Генри Фордом.
«А вот эта «десяточка» - Kiekhafer Hurricane (при этих словах Джонсон очень ласково погладил закругленный колпак вылинялого от времени мотора, банально прикрученного к стене обычного металлического гаража, похожего на советскую постройку хрущёвских времен) выпускалась в 1950 – 52 году с укороченным 15-дюймовым дейдвудом рэйсинговой серии Quicksilver. Поэтому на шильде ты можешь различить буковку Q после положенных KG7».
«Так ты, что, такой ярый поклонник «Меркурия»? – я всё-таки на минуту решился прервать импульсивный монолог хозяина.
«Не совсем так, – Боб немного прищурился и вроде рассеянно поглядел куда-то в лес. – Просто из трехсот компаний США, выпускавших в прошедшем столетии подвесные моторы, лишь три достойны упоминания – «Меркурий», «Эвинруд» и «Джонсон»... Вот только посмотри на этих работяг - Evinrude Fisherman 6 и Sprotwin 10. Эти старички выпущены соответственно в 1970 и 1963 годах - и до сих пор в строю!»
Я не стал вдаваться в эти весьма эклектичные темы моторесурсов двигателей, просто из-за боязни быть напрочь разбитым уверенными тезисами Боба Джонсона. Их он строил исключительно исходя из практических позиций своего бытия и миропонимания. Не поднимал я в разговоре и тему взаимоотношений с мотором в кровати – упаси господь, если капиталисты вдруг выдумали новый вид любви. Поскольку хорошо помню о широко декларируемой любви советского народа к КПСС. Как я понял, и в браконьеры дед был приписан, скорее всего, по нелепому случаю, когда лет пять назад поменялись правила рыбалки на Йентне.
…Мы вместе сидим в лодке, Боб небольшими глотками привычно потягивает темно-коричневого «Моргана» из своей стеклянной банки. Крышка тут нужна для сохранности живительного эликсира, когда банку ставят под ноги прямо на алюминий. Боб, как обычно, ловит поплавочной удочкой, насаживая липкие шматочки красной икры на крючок.
Сегодня в устье старицы на шухер был поставлен черноволосый Майк – единственный работник Джонсонов, мелкорослый парень индейского происхождения и языческого вероисповедания. То есть - наш человек, не американец по духу и сердцу. Для таких скрыть хулиганство или надуть рыбинспектора - есть самая что ни на есть норма жизни. Не говоря уж об отрицании принятого в Штатах морального кодекса стукачества, оправданного вроде как праведным делом соблюдения законности и порядка в обществе.
«Когда танкер с нефтью под завязку заливают, ущерб природе в десятки раз больше, чем от моей икринки на голом крючке. Поверь мне, please, русский товарищ и брат! Но вот чиновникам в Анкоридже легче контролировать Боба Джонсона, чем совать нос в дела «Texaco» или «BP», - Боб тяжело вздохнул и сделал солидный глоток из заветной баночки. – И медведей я стреляю, как дед учил, да и вообще, сегодняшняя брошюра с правилами охоты и рыбалки по размеру стала похожа на романы Теодора Драйзера. Не то что прочесть, понять невозможно... В общем, у них своя дорога, у меня своя».
Поздним вечером ко мне в избушку постучалась взволнованная Биверли: «Останови хоть ты этого старого дурака! Если для него правила не писаны, то о других надо ж подумать!» Оказывается, дед Джонсон снарядил в ночной рейд за чавычей моего напарника Валеру. Как положено, «руссо туристо» уже был снабжен банкой наживочной икры и готовился к выходу на воду после полуночи, т.е. в закрытые для ловли часы.
«Ну и что, подумаешь - 500 долларов штрафа! Ты сперва меня попробуй, поймай! – вслух сокрушался в сторону конфузной ситуации дед. – И её тоже попробуй остепенить, когда брыкается!» Говорил он в те минуты про рыбу или еще про кого, так и осталось за кадром. Боб Джонсон недовольно поглядел в сторону жены, высадил Валеру из лодки и, бурча что-то невнятное под нос, пошёл в сторону деревянного «Шанхая». Может, спать, а может - усыпить бдительность Биверли. Вот, наверное, для каких моментов он и имел в виду молоденький четырёхтактник в кровати...
Зато утром нас встретил сияющий улыбкой от уха до уха Валера – укрощение здоровенного «короля» на «макаронину» вместе с «Капитаном Морганом» - это вам не пионерский лагерь «Тутти – фрутти».
«Unfixable (неисправимый)…» - тихо произнесла Биверли и глубоко затянулась сигаретой.
